Убийцы бойцов "Беркута" зажгли пожар Майдана

Фото

Первыми убитыми 20 февраля 2014 года, в день расстрела протестующих на Институтской, были не активисты Майдана, а бойцы «Беркута». В них стрелял львовянин Иван Бубенчик. Иван Сияк встретился с ним и выслушал, как это было.

В современной истории Украины нет даты важнее, чем 20 февраля 2014 года. Тогда на улицах Киева были убиты 48 активистов Майдана и 4 милиционера. Вскоре президент Янукович бежал из страны и начались крымские события, а потом война в Донбассе. Если брать шире, этот день предопределил потерю страной 7% территории и многих тысяч жизней.

Ранним утром 20 февраля ни одно из этих событий предсказать было невозможно. После тяжёлых двухдневных боев, в которых погибли 31 демонстрант и 8 силовиков, милиция значительно сократила территорию протеста и теперь занимала позиции на самом Майдане. На площади оставались только несколько сотен измученных активистов. Не было сомнений, что следующий штурм станет концом восстания и в будущих учебниках оно будет названо «массовыми беспорядками».

«Его чёткие тактические действия заставили убегать силовиков и предотвратили гибель Революции Достоинства» — так обтекаемо украинская Википедия описывает роль Ивана Бубенчика в истории. Впервые подробно о своих действиях в тот день он рассказал в фильме Владимира Тихого «Бранці». Вот что поведал И.Бубенчик накануне премьеры. 

— У меня есть цель создать детскую школу рыбной ловли. До Майдана я этим и занимался. Когда во Львове студенты протестовали против Януковича, я пришёл их поддержать. Все говорили, что надо ехать в Киев, и я поехал. По датам сложно сказать, но это был первый день. С первого дня я на Майдане.

Сначала мы стояли у стелы [монумент независимости Украины], охраняли студентов. Потом уже появилось такое понятие как «сотни», и я вступил в Девятую. Жили на улице Гончара в здании «Народного руха», а каждую ночь, в половине двенадцатого, приходили охранять метро под Майданом. Все выходы были под нашим контролем, потому что спецслужбы могли выйти из них, чтобы сделать какую-то диверсию или просто разогнать нас.

Помню, на Грушевского стояли Внутренние войска, они не пускали нас наверх [в правительственный квартал]. Мы пришли к ним с письмом, что мы граждане Украины и вправе передвигаться свободно по своей земле. Сказали, что если они до завтрашнего дня это наше право не восстановят, мы пойдём на штурм. Так и произошло. На следующий день уже были камни, коктейли Молотова.

— К 20 февраля спецслужбы Януковича сделали всё, чтобы ликвидировать Майдан. Сожгли Дом профсоюзов, а он для нас был очень важен. Там мы жили, спали, ходили в туалет, ели, получали медицинскую помощь. Когда они это сделали, на следующее утро Бог нам дал возможность попасть в Консерваторию. Парнишку-цыганёнка подсадили к окну. Он изнутри открыл двери. Там смогли поспать. Кто час, кто полчаса, кто сколько смог во время тех страшных штурмов, которые они нам устраивали. У всех было отчаяние, но не у меня. Я чётко верю в силу Бога и в справедливость.

В Консерватории были ребята с охотничьими ружьями. Стреляли дробью по спецподразделениям примерно в семидесяти метрах от нас. Но я их отогнал от окон, поскольку в ответ милиция стала бросать коктейли Молотова, чтобы сжечь единственное наше убежище. Дробь их только раздражала.

В то время я молился, чтобы на Майдане появились сорок автоматов. Прошло немного времени, и я понял, что многого прошу. Стал просить двадцать автоматов. И уже под утро 20 февраля приехал парень, принёс автомат Калашникова в сумке из-под теннисной ракетки и семьдесят пять патронов. Многие хотят услышать, что автомат был отобран у титушек во время столкновений 18 февраля. Тогда они получили оружие, чтобы убивать нас. Но было не так.

— Стрелял я из самого дальнего от Майдана окна за колоннами, на третьем этаже. Оттуда чётко были видны милиционеры со щитами у стелы. Там за мешками с песком стояли человек двести, больше не помещались. Оттуда выдвигались штурмовые группы с помповыми ружьями. Стреляли по баррикадам в упор, нагло.

Я выбирал тех, кто командовал. Слышать не мог, но видел жестикуляцию. Расстояние небольшое, поэтому на двух командиров потребовались только два выстрела. Стрелять научился во время службы в Советской армии. Прошёл обучение в школе военной разведки. Готовились проводить операции в Афганистане и в других горячих точках.

Говорят, что я убил их в затылок, и это правда. Так вышло, что они стояли ко мне спиной. У меня не было возможности ждать, пока они развернутся. Так Бог повернул, так было сделано.

Остальных мне не нужно было убивать, только ранить в ноги. Я вышел из Консерватории и стал двигаться вдоль баррикад. Стрелял, создавая видимость, будто у нас двадцать-сорок автоматов. Просил ребят, чтобы они мне делали небольшую щёлку в щитах. Кому-то, может быть, это неприятно будет услышать… У них слёзы текли от радости. Они понимали, что без оружия мы не выстоим.

Расстояние небольшое, поэтому на двух командиров потребовались только два выстрела. — Дошёл до Дома профсоюзов, и там патроны кончились. Но «сарафанное радио» уже сработало, и милиция побежала [от нас]. Бросали всё. Друг через друга ползли, как крысы.

Не все их подразделения успевали убежать от майдановцев. Ребята переходили через баррикаду и пробовали догонять. Собирали группы по десять-двадцать пленных и вели за Майдан, в сторону Киевской горадминистрации. Но самые активные наши герои пытались преследовать дальше по Институтской, и приказ стрелять по митингующим пришёл быстро.

Это был тяжёлый момент, поскольку я понимал, что мог остановить расстрел ребят. Разные люди на Майдане — не буду говорить кто, но люди со статусами — обещали мне, что патроны будут. Я верил, бегал с места на место… Самые тяжёлые минуты в моей жизни, полная беспомощность. Говорят, на Майдане было много оружия. Но это неправда. Иначе никто бы не дал расстреливать наших ребят. Из моей сотни на Институтской погибли Игорь Сердюк и Богдан Вайда.

— Я защитник своей Родины, своего народа. Когда у меня закончились патроны — это как у хирурга забрали скальпель. Больной нуждается в срочной помощи, а хирург без скальпеля… И человек умирает на глазах врача.

В зоне АТО встречал «беркутовцев», воюющих за Украину. Но я стараюсь общаться только с такими же людьми, как я, или лучше. Были определённые моменты, конфликтные… Если они воюют сознательно, не ради корочек и льгот, то война может стать для них очищением. Но желания общаться нет никакого.

На Майдане мы сделали шаг в правильном направлении и получили урок, который позволит нам двигаться вперёд. Но сегодня моё государство остаётся ещё неправовым, и все его силовые органы я тоже считаю неправовыми. Поэтому у меня отсутствует желание общаться с ними. У них со мной? Думаю, после премьеры фильма появится.

Мои жертвы — это преступники, враги. Я должен говорить, чтобы другие люди знали, как поступать с врагами.